Григорий Гая - Несгибаемый - Страница 30

Синявский стал читать его, а Святослав в это время про себя молился Богу — просил, чтобы письмо подействовало. Он слишком устал томиться в психбольнице, и ему казалось, что его терпение уже очень скоро лопнет. Тогда будет непонятно, что он предпримет. Быть может, убежит из больницы, а быть может, вскроет вены, чтобы хоть как-то выразить свой протест.

В молитвах он говорил Кришне: "Не могу я больше. Уже несколько раз я терял всякое терпение, но всякий раз Ты вдыхал в меня силу и энтузиазм, о Верховный Утешитель! Теперь же я точно дошел до ручки. Ах, если бы они не мешали мне рассказывать и слушать о Тебе! Мне бы тогда все нипочем было! Но ведь они опять и опять сводят весь мой энтузиазм на нет. Как только я по-настоящему разойдусь, загорюсь, так они мне — холодный душ. Прямо воры! Воры энергии. Я рассказываю о Тебе, читаю, молюсь — "молоко" духовной энергии густеет, превращается в "масло", и я дохожу, наконец, до высокой стадии очищения. Но тут меня швыряют в мусорную яму, вкачивая в мою кровь какую-нибудь гадость. Сущие ямадуты, Господи! Сколько же я совершал грехов, что теперь никак не могу вырваться из тисков этой лаборатории пыток! Лишь по Твоей милости они меня до сих пор не расплющили. Господи, если Ты хочешь, чтобы я служил Тебе тут, то, пожалуйста, дай мне энергию, которая позволит мне делать это. Дай мне силу вытерпеть эти испытания. С терпением, проистекающим от Тебя, я готов хоть куда: хоть в ад, хоть на крест. Везде защищен буду и боль стерплю". Минут через пять Синявский закончил читать письмо и устало провел ладонью по лицу.

— Ты, Зощенко, иди. Письмо я оставлю пока. Вопрос твой серьезный и требует времени.

— Пожалуйста, поймите меня! — с чувством повторил Святослав. — Я очень хочу начать новую жизнь. Вы верите мне?

— Иди-иди, подумаем. Знаешь сам, с кем посоветоваться мне нужно.

— Глава 19 —

КОЛЛИЗИЯ В РЕСТОРАНЕ

Когда Юлий Корнеевич Костюкевич вернулся с семинара, он нашел, что дела в его отделении идут совсем неплохо. Молодой русский из Канады руководил достаточно грамотно, и никаких ЧП за время отсутствия Юлия Корнеевича не случилось. Признав в нем надежного делового партнера, Костюкевич решил отблагодарить его, сводив в ресторан. Он также задумал расспросить за разговором о Канаде.

Костюкевича пожирало любопытство. Особенно невероятным был сам факт работы в советской психиатрической клинике эмигранта из капиталистической страны. Человек этот Казался Юлию Корнеевичу таким интересным и неординарным, что он даже подумывал пригласить молодого специалиста в свое отделение, предложив ему оклад рублей на тридцать выше, чем тот имел в своей клинике.

Через несколько дней они сидели в ресторане. Перед ними стоял официант с лакейским выражением на лице, с ручкой и блокнотиком в руках. Не возмущаясь, он стоял уже десять минут: клиенты оказались довольно привередливыми. Уже несколько раз официант перечеркнул в блокноте названия заказанных ими блюд, испортив два листка. Костюкевич был в замешательстве. Вначале он, непрерывно говоря официанту, словно забыв, что у Владимира есть излюбленные вкусы, попросил принести водку, жаркое, окрошку, хлеб и в качестве экзотики — вареных крабов из Одессы. Официант уже собрался пойти, как вдруг Владимир объявил, что будет есть из перечисленного лишь хлеб. Он взял в руки меню и принялся выбирать другое. Удивленный, Костюкевич захотел понять, с чего бы это вдруг его юный коллега отказывается от водки и заказанных блюд.

— Еще в Канаде я все это не ел, а насчет водки, пожалейте, Юлий Корнеевич. Ведь я еще совсем молодой человек.

— Так ведь чуточку, дружочек. Сто, двести, максимум триста капелек. Вы же врач, Володя, знаете, что такое спирт. Это же одно из лучших лекарств!

Его голос был наполнен упоительной нежностью, разумеется, не к Владимиру.

— Нет, увольте. Водка для меня слишком.

— Ну, хорошо. Принесите сто водки и четыре бутылки пива.

Официант опять стал записывать, но Владимир возразил:

— Ради Бога, не надо мне пива. Ничего из спиртного. Ни-че-го. В Канаде не пьют, как в России, там многие вообще не пьют. Я отношусь к их числу, я — трезвенник.

Старообрядец, чтобы скрыть свою принадлежность к вере, а заодно не давать повода для упреков в лицемерии, умолчал, что причащается на литургиях вином. Костюкевич, столкнувшись с таким серьезным отпором, состряпал кислую мину. Потом, подумав, что без "смазки" выпивкой уговорить молодого специалиста перейти в свое отделение будет трудно, забросил еще одну удочку:

— Да Вы не беспокойтесь. Я, Володя, все оплачу. Я понимаю, Ваша зарплата значительно ниже моей. У меня двести пятьдесят, а у Вас, небось, не больше сотни с полтинничком.

С некоторой долей высокомерия Владимир сказал:

— Моя маменька мне, к Вашему сведению, выделяет по десять тысяч рублей в год, Юлий Корнеевич. Но ни копейки я не потратил на спиртное! Зато съездил в Крым, Боровое, повидал Иссык-Куль, Байкал, Кавказ и много городов.

Владимир на всякий случай не стал говорить коллеге, что десять процентов денег, присланных матерью и заработанных в больнице, он в качестве пожертвований передает в общины старообрядцев на территории СССР.

— Ну,