слуховые галлюцинации, нарушения сознания, бредоподобные идеи и эйфория. Эти, как они говорят, необычные явления, сопровождающие религиозный экстаз, в действительности — сумасшествие! Но сектанты считают это доказательством истинности проповеди своего учителя.
Гордый за советскую психиатрию и медицину, Костюкевич подозвал официанта и залихватски заказал:
— Сто капель! Опрокинув рюмку, он заявил:
— К тому же в сектах нередки случаи изуверства. Улавливаете связь, дружочек? Видите, что секты провоцируют садизм? Вы ведь умны, Вы учились в советском ВУЗе.
— На Западе психиатры так не считают. Там об обратном говорят.
— Ка-ак это? Что Вы имеете в виду?
— Например, в США существует весьма солидное объ единение психиатров. Американская психиатрическая ассоциация — АПА, объединяющая более двадцати тысяч специалистов по психиатрии. В нее, кроме американцев, входят врачи из других стран. АПА очень серьезно относится к этическим и социальным аспектам психиатрической практики. В ассоциации есть комитет по вопросам этики, рассматривающий жалобы на ее членов, и есть комитет по нарушениям в психиатрической практике в США. Когда врачи нарушают этику, комитет уведомляет в этом руководство АПА, которое сразу предпринимает меры. Также АПА публикует много статей по психиатрической этике. В АПА считается ненормальным, что спецпсих-больницы СССР находятся под юрисдикцией МВД, а люди, чьи убеждения отличны от советской идеологии, по надуманным причинам диагностируются как душевнобольные и помещаются в спецпсихбольницах в ужасные условия. К тому же нередко эти пациенты поневоле лежат в клиниках, расположенных на огромном расстоянии от семьи и близких. Подобные злоупотребления по отношению к людям другой политической ориентации имеют место не только в вашей стране, но и в Югославии, Румынии, Аргентине, Чили и еще некоторых странах Южной Аме-рики. Так что, видите, Юлий Корнеевич, обратное на Западе представление о вашей психиатрии, — невозмутимо закончил изложение своих контраргументов Владимир.
Костюкевич чувствовал себя провалившимся и не знал, что сказать. Он подумал, что лучшее в этой ситуации — "сто", и снова подозвал официанта. Выпил, как воду, а Владимир, глотнув лимонада, продолжил:
— Считая Зощенко шизофреником, Вы, Юлий Корнеевич... сами выглядите шизофреником в глазах человечества, населяющего те страны, где кришнаитов считают полезными для общества людьми. Если Вы будете так думать и дальше, то я буду считать Вас душевнобольным.
Костюкевич напрягся. "Ну и наглость!" — возмутился он про себя.
— Ты очумел? — вдруг грозно, но не повышая голоса, сказал он. — Ты что себе позволяешь, сосун? Ты сам шизик!
Он, однако, спохватился и взял в руку стакан с минеральной водой, намереваясь ее выпить и остыть. Но тут какой-то бесовский голос внутри стал твердить: "Вылей ему в лицо! Плесни в лицо! Давай!" Неожиданно он отвел руку назад и...
— Не накаляйтесь, старина! — твердо и отрезвляюще почти рыкнул Владимир. — Не связывайтесь со мной для своего же блага! Если моя маменька вмешает в это дело своих любовников из Кремля, гостивших в ее шикарных апартаментах в Монреале, Вы здорово вляпаетесь! Не забывайте, что я — иностранец. В том, что мои убеждения отличны от советской идеологии, ничего страшного нет. Я могу позволить себе сказать эти вещи, ведь я не гражданин СССР, в конце концов. Кстати, знаете ли Вы, что в 1977 году в американском городе Гонолулу на крупнейшем мировом Конгрессе психиатров злоупотребления советской психиатрии были осуждены в англо-австралийской резолюции? И знаете ли Вы, что когда вашу делегацию призывали подписать "Гавайскую декларацию" об общих этических принципах психиатрии, ваша делегация отказалась принять нормальные правила поведения врачей?
Костюкевич стал соображать. От смешения водки с пивом его голова кружилась. Противно нарастала трусость. В этой дерзости, в этой бесподобной смелости молодого врача была такая уверенность, из нее била такая сила, что пьяного Костюкевича одолел страх. Совесть стыдила его, и возникший внутри трусливый голос громко возопил к рассудку с молитвой замять скандал. "Пригнись, унизься, не лезь на рожон", — здраво ответил рассудок этому испуганному голосу.
— Ну, забудьте, голубчик. Примите мой пардон! Он опустил голову в знак раскаяния.
— Я что-то слышал об этом... ик... Конгрессе в Гонолулу. Что-то смутно припоминаю. Кажется, после него зарубежных спецов наподобие Вас стали приглашать работать в советские психбольницы. И они смогли понять и рассказать всему, всему, всему миру, что во Всемирной ассоциации психиатров, пардон, передергивают по поводу наших злоупотреблений.
Сказав это, Костюкевич подумал совсем о другом и вспомнил вышестоящего чиновника: "Только болван может прислать иностранца в спецотделение! Старый валенок!" Хотя высказывание Костюкевича о хитром ходе верхушки советской психиатрии вызвало во Владимире прилив гнева, он, найдя в себе силы, промолчал.
— Но Вы тоже хватили! — продолжал заведующий спецотделением. — Шизофреником меня назвали.
— Я не назвал. Я сказал лишь, что если Вы думаете так о верующих, то выглядите шизофреником в глазах других. И сказал еще, что я позволю себе думать о Вас как о сумасшедшем, если Вы не измените Ваш пристрастный взгляд. Психиатру следует быть беспристрастным. Вы не считаете так?
— Да, да, это важно, — буркнул Костюкевич. Верно или нет, но он был научен жизнью, что лучше стерпеть унижения сейчас, чем иметь проблемы потом. Тем не менее, он решил поспорить:
— Но пардон! Ведь