Григорий Гая - Несгибаемый - Страница 36

наркотику. Бывало, чтобы желание колоться исчезло, надобилось петь всего полчаса или час, но, бывало, что требовалось больше. Уже три недели после выписки он удерживается от уколов.

Услышав об этом, Святослав ощутил удовлетворение. Чувствовалось, что Лебедь не лгал — на лице его просматривалась печать борьбы, а рассудок был ясным.

— А кассеты? Слушаешь?

— Да, они мне нравятся. И, как ты учил, стараюсь сосредоточиться на словах мантр.

— Молодец! Я вот выйду, приеду обязательно в твой Кривой Рог как-нибудь, да и ты ко мне приезжай. Поживешь несколько дней, в йогу как следует окунешься. Это нужно, чтобы почувствовать контраст между пребыванием в духовном и материальном сознании. Попрактикуем несколько дней пение мантры и совместное чтение книг. Еще я обучу тебя разным ключам.

— Хорошо, — ответил Лебедь. — Я приеду.

Вошла медсестра и сказала друзьям, что пора заканчивать свидание, и они стали прощаться. Эх, разлуки, как вы горьки! Но какими сладкими делаете вы встречи!

— Глава 22 —

ВЫПИСКА

В КГБ в легенду, рассказанную Святославом Синявскому, не поверили. Тем не менее, попытались сделать вид, что принимают ее всерьез. Решили выпустить его, используя в качестве живца, на которого можно поймать адептов Кришны и всякого рода неблагонадежных. Еще бы — теперь он был очень популярен.

В апреле восемьдесят третьего года в "Днепропетровской правде" вышла статья о Святославе, которая упоминала и Жарова. Журналист писал, что респектабельная внешность Зощенко вызывает доверие, и это — единственное, чем можно объяснить беспечность некоторых ответственных работников, которые позволяли ему читать свои лекции (а на самом деле проповеди) и таким образом обманывать наших советских граждан. Программы проводились в НИИ, Доме ученых и других общественных местах.

Статья была хоть и разгромной, но в ней, однако, не говорилось, что преданные — сумасшедшие. Тех, кто работает в НИИ и приходит на научные заседания в Дом ученых, люди считали мозгами общества, и раз уж они заинтересовались учением Прабхупады, значит, учение это было научно, и потому объявить в Днепропетровске публично, что проповедники этого знания — сумасшедшие, было бы чересчур.

На работников психбольницы статья подействовала самым удивительным образом. Они стали гордиться, поскольку в лицо знали того, о ком писали в газете. Некоторые принялись с ним заигрывать, льстя: "Ты наш земляк, и мы понимаем, что ты не больной! Ты пропагандист йоги, и за это тебя здесь держат".

Через неделю после его встречи с Синявским пришел лечащий врач и объявил Святославу, что его выпускают, но если он не женится, увы, положат опять. Кроме того, ему раз в неделю придется отмечаться в психбольнице по месту жительства. Счастливая мать Святослава скоро пришла его забирать, но ей неожиданно отказали. Назначили ему недельное обследование из-за того, что у одного из больных в его палате будто бы нашли туберкулезную палочку. Через неделю мать снова пришла, но врач заявил, что заведующий отделением настаивает на дополнительном обследовании. На вопрос о его длительности ответили неопределенно. Сопоставив вместе эти и другие факты, Святослав и мать поняли, что их водят за нос.

Кто знает, чем могло бы это закончиться, если бы в дело не вмешалась Вероника Глебовна. Святослав к этому времени уже считал ее своим добрым ангелом и был уверен, что через эту женщину нередко действует Сам Господь. Опытная медсестра, мудрый больничный старшина, она объяснила, что для смазки заржавевшей чиновничьей машины нужно предложить магарыч. Узнав от нее, кому и сколько дать, мать Святослава вручила прохвосту, затеявшему это все, половину своей месячной зарплаты. Выйти разрешили на следующий день.

Его настроение последним утром в больнице было несколько беспокойным. Не до конца верилось, что выпустят, и он старался не радоваться раньше времени. "Кто их знает, иногда они действуют, не выбирая средств. Придумают еще сто хитростей. Так часто бывало — привяжешься к результату заранее, а потом план рушится, и больнее в сто раз!" Когда после завтрака медсестра принесла в палату мешок с его одеждой, уверенность возросла, но он уговаривал себя оставаться бдительным. И вот, наконец, вахта дежурного, встречающая мать, они идут по больничному скверу. Святослав смотрит на любимую скамейку, на которой он нередко отдыхал, повторяя мантру. Там сидит пациент в пижаме и что-то читает. Наконец, они выходят за ворота больницы, и через полчаса садятся в автобус. Он успокаивается, глядя из окна на расцветающие вишни и яблони. И вот Днепропетровск, знакомый район и квартира, где полтора года назад он начал жить отдельно от родителей.

Освобождение все-таки к нему пришло! Какой же между его домом и психушкой контраст, какие это разные среды обитания!

Через несколько дней он осознал, что его существо освободилось от энергии дрессировки и карания, которой его питали в психбольнице. С этой энергией ушло глубокое внутреннее напряжение, вызванное защитной работой сознания, сопротивлявшегося этой охоте на личность. Святослав со всей отчетливостью понял: "В сущности, это была клетка. Я был зверьком, которого дрессировали и карали, пытаясь сделать из него безголового раба советской системы. Не сделали, Господи! Тебе спасибо! Доверие мое к Тебе не разрушили. Это была закалка. Спасибо! Я стал сильнее".

— Глава 23 — ЗАТВОР

Первую неделю после выписки Святослав