ее растянулись в широкой, блаженной - от уха до уха - улыбке, а глаза по-детски счастливо заблестели:
- Как же мне повезло с этой задержкой рейса! Тысячи людей отдали бы что угодно, лишь бы получить возможность посидеть с Вами хотя бы несколько минут, я же сижу рядом с Вами вот уже несколько часов кряду!
Признаться, я не сдержал слез:
- Это мне повезло с задержкой рейса. Нигде в мире я не был сейчас нужен так, как здесь. Вы - особая душа.
Дороти утерла текущие по ее щекам слезы:
- Да-да, теперь я понимаю! Это милость Божия...
Я пересел на другое сидение, чтобы ей было посвободнее. Конечно, мне бы это тоже не помешало, ведь все мы ждали рейса вот уже шесть часов. Наконец, все та же молодая женщина в голубой униформе объявила долгожданную посадку: "Все желающие приглашаются на борт самолета".
"Мы прождали шесть часов!" - завопил кто-то из пассажиров. - "Конечно, мы очень даже желающие!"
Дежурная застенчиво посмотрела на нас и сказала: "В процессе ремонта системы кондиционирования вышли из строя туалеты. В полете пользоваться туалетами не будет возможности. Перед посадкой, пожалуйста, воспользуйтесь туалетом в аэропорту. Особая просьба позаботиться о детях, поскольку следующая возможность предоставится не раньше чем в Вашингтоне. Но зато система кондиционирования в порядке".
Пассажиры вскочили с мест и рванули в туалеты. Мать тянула за руку четырехлетнего сына:
- Идем, Тимми, ну, идем же на горшочек!
- Но мама, я не хочу!
- Не хочешь, а надо, - настаивала мать. - Идем!
Схватив мальчишку за руку, она потащила его в туалет.
- Не хочу пи-пи!
- Нет, ты будешь!..
Это был маленький самолетик на пятьдесят мест. Хорошо было уже то, что он летал. Плохо было то, что туалеты были закрыты, света не было, а система кондиционирования, несмотря ни на что, тоже отказалась работать. Стояла несусветная жара. Внутри раскалившегося на солнце самолета было душно и темно, а Тимми, который наконец решился-таки сделать пи-пи, всю дорогу орал. Ко времени посадки все мы, пассажиры, - по отдельности и вместе взятые - представляли собой жалкое зрелище. Все, кроме одного.
Когда мы спускались по трапу, Дороти все еще сидела на своем месте, улыбаясь и махая каждому рукой на прощание. Пассажиры были ошеломлены, что среди них нашелся такой счастливый человек. Я остановился, чтобы попрощаться.
- Свами, - сказала она. - Я повторяла мантру непрерывно в течение всего полета. Давно уже не была я так счастлива...
Она всучила мне листок бумаги с мантрой:
- Не могли бы Вы написать мне что-нибудь на память?
Взяв ручку, я письменно выразил ей свою признательность и написал небольшую молитву. Она прижала листок к груди и улыбнулась сквозь слезы, текшие по щекам. А потом произнесла слова, которые я уже никогда не забуду:
- Выживу я или помру - это все частности. Теперь я знаю: Господь со мной. Спасибо.
Я поспешил к терминалу и посмотрел на монитор. Оставался последний рейс в Хартфорд. Регистрация заканчивалась через десять минут у другого терминала. У меня все еще был шанс. Вы когда-нибудь видели свами, несущегося вскачь по коридорам аэропорта? Кто-то прокричал мне вслед: "Эй, почему бы тебе не воспользоваться ковром-самолетом?" На бегу я вспомнил, что забыл взять телефонный номер Дороти. Как же я теперь узнаю, что с нею? По сей день я сожалею о своей глупости. Я успел к месту назначения как раз перед тем, как вход закрывался. Явись я пятью секундами позже - и было бы уже поздно.
Руководители хартфордского центра подправили расписание согласно столь позднему моему прибытию. Я спросил, о чем мне лучше говорить.
- Да о чем хотите, - ответили мне.
- Тогда завтрашняя лекция будет называться "Почему я опоздал", - объявил я.