Индрадьумна Свами - Дневник странствующего проповедника (том 6) - Страница 31

я.

Через некоторое время Второй пилот, мужчина лет сорока, прошёл по проходу в туалет. Я попросил Уттама-шлоку спросить у него, насколько стар этот самолёт.

Я видел, как мужчина улыбнулся вопросу.

"Он ответил, что этот самолёт был сделан до его рождения" – сказал Уттама-шлока.

Трёхчасовой перелёт, и правда, был тряским, как пообещала стюардесса. Поэтому, а также, учитывая возраст самолёта, я немного нервничал. А также, страдал от жажды, возможно, из-за того, что

нам пришлось перетаскивать багаж. Но в полёте на предлагали ни сока, ни воды. И ещё больше моё терпение испытывали сумки, расположенные на коленях и вокруг, что не позволяло мне шевельнуться на протяжении всего полёта. Я понял, что мы приземлились, когда колёса самолёта с визгом коснулись земли, и самолёт, проскользив, остановился.

"На этот рейс я больше в жизни не сяду", - сказал я Уттама-шлоке.

Но, вспоминая об этом сейчас, могу сказать, что с радостью полетел бы этим самолётом, знай я о поезде, которым придётся ехать через два дня, после недолгого визита к преданным Екатеринбурга.

Было холодное моросящее утро, когда мы разместились в поезде до Уфы. "Сколько нам ехать?" - спросил я Уттама-шлоку, когда мы загрузили багаж в купе.

"Двадцать три часа", - ответил он.

"Двадцать три часа"!" - воскликнул я.

Я полагал, это будет максимум трёхчасовая поездка. Будучи так занят в проповеди, я не спросил Уттама-шлоку о деталях путешествия.

"Да, это долго, - сказал он, - но не по российским меркам. Многим из Ваших учеников пришлось ехать по два, три, а иногда и четыре дня поездом, чтобы добраться на празднование Вйаса-пуджи на Украине месяц назад".

Мы вошли в купе, и он включил свет. "Но я не уверен, что они ехали на таких поездах, как этот" - продолжил он, широко открыв глаза.

Я посмотрел вокруг на то, что станет мои домом на ближайшие сутки. "Похоже, этот поезд по древности перещеголял самолёт, на котором мы сюда прилетели", - сказал я.

Коврик был засаленным. Окно было настолько грязным, что едва можно было разглядеть что-либо снаружи. Виниловые сиденья были порваны, а небольшой столик, вделанный в стену, похоже, вообще ни разу не мыли за последние пятьдесят лет. В трещинках застряли кусочки старого высохшего соуса.

Я скатал матрас и открыл рундук, чтобы освободить место для сумок. Там всё было покрыто крысиным помётом. Отскочив, я сел на место, не испытывая ни малейшего желания двигаться влево

или вправо.

"Да, - подумал я, - что только не приходится вытерпеть ради жителей России!" Но быстро осознал свою глупость и смирился.

"А мой духовный учитель? - подумал я. - Сколь более суровые испытания пришлось ему претерпеть, чтобы освободить меня и людей Запада!"

Я вспомнил, как один ученик спросил Шрилу Прабхупаду о его первом годе проповеди в одиночку в Нью-Йорке. "Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти", - ответил Шрила Прабхупада.

"Ради моего духовного учителя, - прошептал я себе, - ради моего духовного учителя, я должен хотя бы вытерпеть день и ночь в этом ужасном поезде".

Вскоре Кришна проверил искренность моих слов. Хотя была весна, и погода становилась всё жарче, все окна в поезде были задраены наглухо - мера, обычно предпринимаемая на зиму. Скоро стало

невыносимо душно.

"Открой, пожалуйста, окно", - попросил я Уттама-шлоку.

Он провозился с окном какое-то время, пытаясь открыть, его в конце концов, применив силу. Но прохладный вечерний воздух вскоре превратился в ледяной холод, когда мы въехали в горную

область.

"Закрой окно", - попросил я через час, глухой ночью, безучастно сидя на том же месте.

Уттама-шлока сражался с окном полчаса, и, наконец, сдался. "Это невозможно, Шрила Гурудева, - сказал он. - Оно застряло".

Через несколько часов мы постепенно спустились в болотистую местность, и комары тут же воспользовались открытым окном, чтобы навестить нас. Без москитных фумигаторов мы оказались предоставленными на их милость, которой они не проявили. Что ж, такова жизнь странствующего проповедника.

Но скоро все мои аскезы были вознаграждены.

Долгая поездка, наконец, подошла к концу. Когда поезд въехал в Уфу, я увидел на платформе большую группу улыбающихся преданных, ждавших встречи с нами. Когда они увидели нас в окно, с десяток бросилось в наш вагон и столпилось перед купе. Мы вручили им вещи, и через несколько мгновений

оказались на платформе.

Мы приехали на квартиру, где нам предстояло остановиться. Не имея возможности как следует выспаться прошлой ночью, и всё ещё дезориентированный после тряского перелёта двумя днями раньше, я тут же достал свой надувной матрас.

Но как только я прилёг, в комнату вошёл Уттама-шлока. "Шрила Гурудева, - сказал он, - здесь небольшая разница во времени, и мы опаздываем на Вашу вечернюю лекцию".

Я с усилием разлепил веки. "Я успею принять душ?" - это было всё, что я мог сказать.

Через двадцать минут мы выехали на программу.

"Сколько преданных в вашей ятре?" - спросил я нашего водителя.

"Около трёхсот", - ответил он.

"Прекрасно", - сказал я.

"Могло быть больше, - сказал он, -