Встречи
с Жуковым запомнились мне на всю жизнь. Вопросы мои бывали и
примитивны, и глупы. Жуков обычно выслушивал их внимательно, с
ответами не спешил, видимо, искал простую, понятную мне форму,
помолчав, отвечал. Его ответ бывал точен, как формула. Меня
интересовала личность Сталина. Я хотел показать ее в моем
фильме.
- И все-таки, - спрашивал я, - чем объяснить поступки
Сталина перед войной и в первые месяцы войны?
Георгий Константинович смотрит в пол. Я думаю: бестактный
вопрос (тогда ведь далеко не все было ясно и известно о начале
войны). Наверное, он не хочет об этом говорить.
Георгий Константинович поднимает глаза на меня и произносит
четко: "Сталин боялся войны. А страх - плохой советчик"".
Ах вот оно что! Поколение Чухрая - не из пугливых. Сам
Чухрай - ужасно храбрый. Жуков, понятно, тоже себя трусом не
считает. Выходит у Чухрая и Жукова, что один только Сталин
боялся.
Григорий Наумович, здорово это вы придумали: Сталин - трус,
а я, Чухрай, - не из пугливого поколения. Я храбрее Сталина.
А между тем... Григорий Наумович, на честность Жукова в
данном случае полагаться не приходится. Во время XX съезда КПСС
Жуков был вторым человеком в государстве после Хрущева. Если не
первым. Все хрущевские "разоблачения" Сталина были возможны
только с согласия Жукова и при активной жуковской поддержке. И
когда Хрущев рассказывал, что Сталин руководил войной по
глобусу, первый заместитель Сталина по руководству войной
товарищ Жуков почему-то не возразил. Куда же в тот момент
девались хваленые жуковские прямота и храбрость? И когда Хрущев
врал про то, что в Красной Армии было мало танков и самолетов,
что не хватало даже винтовок, Жуков почему-то помалкивал. Мало
того, сидя в президиуме, в ладоши бил. Если самолетов и танков
было мало, то следовало сказать, сколько именно их было. Если
не хватало винтовок, то следовало назвать их число. Но этого
Хрущев почему-то не сделал. И Жуков стремления к правде не
проявил. В мемуарах своих количество наших танков и самолетов
так почему-то и не вспомнил, прикинувшись слабоумным. И
количество винтовок не назвал.
При Сталине Жуков был сталинцем. При Хрущеве вдруг заделался
отъявленным хрущевцем-антисталинцем. Это он Хрущева к власти
привел, это он дал зеленый свет всем хрущевским
"разоблачениям". Без согласия Жукова не было бы вовсе никакого
XX съезда КПСС, из мерзости и вони которого наш народ так еще и
не выбрался. А после Хрущева Жуков вдруг снова стал сталинцем,
хрущевские вымыслы про глобус опроверг, а вымыслы про
сталинскую трусость поддержал и усилил. Потому как линия такая
была задана Идеологическим отделом ЦК КПСС: про глобус
опровергать, а про сталинскую трусость подтверждать.
Если бы мемуары Жукова вышли при Хрущеве, то это были бы
одни мемуары, а при Андропове это были бы совсем другие
мемуары. При Брежневе Жуков писал одно, а при Горбачеве писал
бы другое.
6
И Хрущев, и Геббельс, и Некрич, и Жуков, и Чухрай
рассказывают нам, что Сталин боялся Гитлера.
А мы усомнимся. Мы обратим внимание на нестыковку.
Нам 50 лет рассказывают о тысячах предупреждений, которые по
всем каналам стекались к Сталину. Сталин предупреждениям о
германском нападении не верил. Это вне сомнений.
Давайте же попробуем стыковать два положения красной
пропаганды:
1) СТАЛИН БОЯЛСЯ, ЧТО НА НЕГО НАПАДУТ.
2) СТАЛИН НЕ ВЕРИЛ, ЧТО НА НЕГО НАПАДУТ.
Одно из двух:
- или я верю, что на меня нападут, потому боюсь, потому сижу
за печкой, притих, как мышка;
- или я не верю, что на меня нападут, потому никого не
боюсь, сижу на печке, бренькаю на балалайке.
В какую же