Путешествие домой - Страница 4

Я был еще совсем ребенком и не понимал, что происходит. Я осознавал только одно — мне сделали очень больно.

Мама встретила меня нежной улыбкой. Когда я вошел, она была в фартуке и раскатывала тесто на круглом обеденном столе.

«Готовлю тебе яблочный штрудель, Ричи. Твой любимый».

«Мам, — спросил я, — а правда, что Бог меня ненавидит?»

«Конечно же, нет! Бог тебя любит, — нахмурившись, мама положила скалку на стол. — А почему ты об этом спрашиваешь?»

Я не решился сказать ей правду:

«Не знаю. Просто так, интересно».

Чтобы избежать расспросов, я бегом поднялся по лестнице к себе в спальню.

Я верил маме. Я знал, что Бог меня любит. Лежа в кровати и уставившись в потолок, я изо всех сил пытался понять, как в одном Боге могут уживаться столь несовместимые чувства — любовь и ненависть.

С детской непосредственностью я тайком молился Богу — мысленно или шепотом. Обычно я делал это перед сном, в постели. Во время молитвы я чувствовал, что Бог защищает меня.

Я не сомневался, что Бог меня слышит, и что Он со мной. И все же у меня было много вопросов о Нем.

Кто такой Бог? Какой Он — как огромное облако или как едва заметная тень?

Или Бог — это друг, который слышит все мои молитвы и при этом настолько реален, что в мыслях я могу чуть ли не прикоснуться к Нему?

Мои родители, Джеральд и Адель Славины, не были религиозными

в обычном смысле этого слова. Скорее, их вера в Бога выражалась в благодарности, великодушии, сердечной привязанности и самоотверженной преданности семье. Они выросли во времена Великой депрессии и с самого раннего детства вынуждены были трудиться не покладая рук, дабы прокормить семью. Желая для нас, своих детей, всего самого лучшего, они заботились еще и о том, чтобы не избаловать нас. Родители всячески поощряли в нас чувство благодарности за все, что мы имеем. В 1955 году, когда мне исполнилось четыре года, наша семья переехала из Чикаго в деревню Шервудский лес, что в Хайленд-Парке, штат Иллинойс. Там я с двумя братьями рос на природе, вдали от опасностей и соблазнов большого города. Наша тихая деревня стояла на равнине, и ее окружали пастбища и леса. Вместе с другими детьми мы играли на пустырях и на немноголюдных деревенских улочках между рядами похожих друг на друга домов.

«Наш Ричи — очень милый мальчик, но он совсем не похож на других, — говорили про меня родители. — В кого он такой?» У меня действительно были необычные привычки, и никто не знал, откуда они взялись.

Например, лет до девяти я отказывался во время еды сидеть на стуле, предпочитая есть на полу, хотя мои родители запрещали мне это. В качестве компромисса мне разрешили есть стоя, даже в ресторанах. Обычно в таких случаях официантка предлагала принести для меня стул, на что мать, передергивая плечами, отвечала: «Он не любит стулья».

Мои родители уделяли большое внимание собственному внешнему виду и всегда одевались со вкусом. Что же касалось меня, то я категорически отказывался носить новые вещи, и матери приходилось по нескольку раз стирать их, пока они не начинали выглядеть поношенными. Лишь тогда я соглашался надеть их. Если мне покупали новые ботинки, я специально скреб их камнем, пока они не приобретали потертый вид. Когда у родителей появился новый автомобиль, я первое время отказывался ездить на заднем сиденье, предпочитая сидеть на полу между сиденьями.

Мне было совестно иметь что-то такое, чего нет у других. Моими кумирами были бедные и обездоленные. Однажды отец повез нашу семью в ресторан, и я испортил всем праздник, выбежав из-за стола в самый неподходящий момент. Причина была в том, что официантом оказался мой одноклассник, и я не мог допустить, чтобы он прислуживал мне. Дедушка Билл нашел меня в автомобиле, и мне пришлось объяснить ему свое поведение.

«Все в порядке, Ричи, — ответил он. — Ты поступил правильно. Я горжусь тобой».

Билл Славин, дедушка со стороны отца, сыграл важную роль в моей жизни. Он был глубоко верующим человеком, и это проявлялось в любви, с которой он относился к окружающим. Меня восхищало, с каким спокойствием и кротостью следует он своим старомодным традициям, умудряясь совмещать их с американским образом жизни. Когда вся семья собиралась за столом, я заметал, как дедушка негромко молится, в то время как остальные уже обедают.

Хотя отец не мог позволить себе оплачивать мое обучение в еврейской школе, он постарался дать мне духовное образование Когда мне исполнилось тринадцать, отец обратился к Ребе Липису с просьбой провести для меня самый простой вариант обряда Бар-мицва[1]. Величественный раввин с сединой в волосах охотно научил меня основным молитвам, не взяв за это ни цента. Однажды я спросил его:

«Ребе, объясните мне, что означают эти молитвы?»

Его добрые карие глаза наполнились слезами, и он заключил меня в свои объятия с такой любовью, которую я не забуду никогда. Дрожащим от волнения голосом Ребе ответил:

«Ричи, мне нравится твое искреннее желание понять смысл выученных тобой молитв. К сожалению, сейчас такое встречается всё реже и реже».

«Как же я должен