VedaTextВойти Добавить текст
на полу своего простого жилища, поставил передо мной тарелку из листьев и с любовью положил на нее три враджа-роти. Я отодвинул тарелку: «Спасибо, я не голоден. Сегодня я не буду есть».
Лучше бы я этого не говорил. Ганашьям аж побледнел: «Ты должен есть. Это пища Гопиджана-Валлабхи. Он специально оставил их для тебя». Я отказался. Тогда, сложив дрожащие ладони, он взмолился: «Это из-за моих грехов ты не принимаешь моего служения? Я прошу тебя, съешь мои роти!»
У меня разрывалось сердце. Я попытался уговорить его: «Ганашьям, ты голодаешь, потому что я съедаю все твои роти. Я могу поесть роти где угодно, а ты никогда не выходишь за порог!»
«Но у меня полно роти! — вскрикнул Ганашьям. — С чего ты взял, что я голодаю?» И он опять поставил тарелку передо мной: «Пожалуйста, я умоляю тебя, съешь это, угощайся!»
Я вновь отодвинул тарелку и сказал: «Хорошо, если у тебя есть много роти — покажи их мне».
«Зачем? Зачем это тебе? — произнес он высоким, дрожащим от отчаяния голосом — Они там, в другой комнате».
«Я отказываюсь принимать твою единственную пищу, пока ты не покажешь мне, что у тебя есть еще».
В ответ на мои возражения он повторил еще громче: «Зачем? Зачем это тебе?»
Я вскочил и осмотрел комнату, но, конечно же, ничего не нашел. «Ганашьям, нет здесь никаких роти. Из-за меня ты голодаешь. Пожалуйста, прошу тебя, съешь сам эти роти!»
Из глаз Ганашьяма полились слезы: «Ты — друг Гопиджана- Валлабхи, я же — всего-навсего слуга Его слуг. Единственное счастье моей жизни — это служение вайшнавам. Умоляю тебя — съешь эти роти!» Сложив руки, он взмолился: «Прошу тебя, не лишай меня единственного счастья, ради которого я живу». Я заплакал, пораженный его бескорыстной любовью и благородным сердцем. Чтобы порадовать моего дорогого Ганашьяма, я съел все его роти.
На следующий день я пришел на пару часов позже обычного, надеясь, что к этому времени он уже съест свои роти. Ганашьям возликовал: «Кришнадас, Ратхин-Кришнадас, наконец-то ты пришел! Гопиджана-Валлабха заждался тебя». Я не мог поверить своим глазам: роти все еще лежали на алтаре. Ганашьям объяснил: «Мой Господь не принимает от меня подношений, пока не придет Его друг. Кришна оставил эти роти специально для тебя!» С этими словами он поставил тарелку с роти передо мной. «Только когда ты ешь, Шри Радха признаёт меня своим слугой». Я снова был побежден.
Однажды какой-то доброжелатель подарил Ганашьяму новую одежду. Он застенчиво отвел взгляд в сторону и признался: «Это тело принимает только обноски от вайшнавов». Ганашьям считал бесценной старую одежду, потому что до него ее носил какой-то садху.
В один из вечеров я застал его поющим дивные раги под аккомпанемент маленькой фисгармонии. Поглощенный мыслями о Боге, Ганашьям даже не заметил, как я вошел. Слов песни я не понимал, но все было ясно и так. В каждой ноте звучали его любовь и преданность. Его голос то взмывал вверх, звеня от радости, то наполнялся невыразимой грустью от разлуки со своим возлюбленным Господом. Я вспомнил, что мне рассказывали, будто в юности Ганашьям был придворным музыкантом. Прошел час, прежде чем Ганашьям, поглощенный пением, заметил мое присутствие. Обнаружив меня, он просиял от радости: «Кришнадас, ты пришел!» Он спросил, не хотел бы я ему помочь. В течение пятидесяти лет он каждый вечер укладывал божества на отдых, однако, состарившись, стал слишком слаб, чтобы самостоятельно поднимать их. Я с радостью согласился, почитая за честь помочь ему.
Когда я уже собрался уходить, он спросил: «Кришнадас, где ты сегодня ночуешь?»
«На берегу Ямуны, как всегда».
Он взял меня за руку и, словно заботливый отец, погладил по голове:
«Уже холодно. Зима на дворе. Сегодня ты должен переночевать здесь».
«Но, Ганашьям, я сплю там каждую ночь».
«Сегодня поспи у меня. Пожалуйста».
Мы вышли в узкий коридорчик. Ганашьям спал здесь прямо на полу, и хозяева дома, когда им надо было пройти, перешагивали через него. Как только я улегся, Ганашьям укрыл меня своим единственным одеялом.
Этого еще не хватало! Перехватив старенькое одеяло, я вернул его Ганашьяму со словами: «Это твое одеяло. Ты сам должен накрываться им».
«Зачем? Не надо! Не надо!» — высоким голосом запротестовал он, отказываясь принять одеяло обратно.
«Ты — старый, а я молодой. Ты должен накрыться», — и я снова попытался вернуть ему одеяло.
Он отпрянул в сторону: «Не надо.
