оставил его в туалете в Варшаве. Этот баллончик, хотя и используемый редко, даёт чувство защищённости, когда преданные проводят Харинаму на непредсказуемых улицах городов Кали-юги.
Мы начали Харинаму, но лишь несколько человек обратили внимание. Как преданные ярко выделялись посреди улицы своими разноцветными дхоти и сари, столь же ярко была ощутима власть страсти и невежества нал улицами города. Люди двигались, глядя только перед собой, погружённые в мысли о работе (или её отсутствии), школе, и множестве других тревог.
И мы были не единственными, кто искал их внимания. Можно было заметить необычно большое количество пьяниц, выпрашивающих денег на покупку дешёвой выпивки в обшарпанных забегаловках. Если кто и привлекал внимание, так это были уличные парни и девчонки, густо покрытые наколками, увешанные
грубыми украшениями, торчащими из их проколотых ушей, бровей и губ, одетые в мешковатые шорты и футболки. Не имеющие других дел, кроме как болтаться по улицам, они выглядели почти естественно в причудливом спектакле, разворачивавшимся перед моими глазами.
Подгоняя ремень мриданги, я подошёл слишком близко к пешеходному движению, и какой-то человек, проходя, толкнул меня в плечо, заставив попятиться на метр или два. Он даже не оглянулся, чтобы извиниться.
Такая атмосфера ошеломила меня. Я был весь мокрый, чувствовал дискомфорт и был выбит из колеи. Я задумался, а так ли уж был неправ преданный из Южной Африки - было ли это место подходящим для преклонных лет преданного? По мере того, как Харинама набирала обороты, я пытался прийти в себя. В конце концов, я провожу Харинамы на улицах столько лет, что же не так в этот раз?
Под предлогом достать что-то из автобуса, я вернулся туда и немного посидел. Минут через 15 я вычислил свою проблему. Несколько месяцев я путешествовал и проповедовал в разных частях света, и, делая это, получал знаки почтения и уважения, оказываемые, как обычно, тому, кто находится в отречённом образе жизни: приёмы, гирлянды, почтительные слова и мягкие сиденья с шёлковыми подушками. В каждом доме меня ждала превосходная еда, а роскошные машины отвозили меня на программы, где я встречался с богачами, знаменитостями, а иногда даже с главами государств. Всё это было под видом служения, но я почувствовал, что это превратило меня в избалованного принца.
И теперь, вновь оказавшись посреди повергнутой в прах толпы, я чувствовал себя неуютно. Роскошь и почтение, что я принимал, взяли свою дань, уменьшив сострадание, столь необходимое проповеднику на улице. "С этого момента", - дал я обет сам себе, - "я буду более осторожен, соприкасаясь с богатством и славой".
Мне на ум пришёл стих:
"Мой дорогой ум, презренное желание мирских почестей сравнивают с бесстыжей низкорожденной проституткой, поедающей собачатину, и всё же, она танцует в моём сердце. Как же тогда в моём сердце может найти место изначальная любовь чистой преданности к Кришне? Тебе следует просто служить чистым преданным Господа, являющимся Его близкими спутниками и стойкими приверженцами. Лишь они могут прогнать эту проститутку и воцарить чистую любовь к Богу в моём сердце". [Шрила Рагхунатха дас Госвами, Манах Шикша, стих 7]
Вновь посмотрев на улицу, я закрыл глаза и помолился о милости, вспомнив поэму, которую часто цитировал, когда обнаруживал себя в сложной ситуации во время проповеди:
О Господин! Если ты вновь прольёшь на нас свою милость,
Тогда, хоть и попавшие в ловушку здесь,
На берегах океана смерти,
Мы, в конце концов, дождёмся перемен к лучшему.
Тогда мы снова сможем в блаженстве помнить
Святое имя Кришны,
И снова обретём крепкую веру
В твоё "Послание Вайкунтхи".
Ты снова вовлечёшь нас в танец
Чистых святых имён Кришны.
И лично разгонишь
Любые смущения, причиняемые Майей
О Шрила Прабхупада! Ты сам страдаешь
Видя страдания падших обусловленных душ.
В этот день разлуки с тобой
Я крайне угнетён.
[Вираха Аштака: "Восемь Молитв в Разлуке с Моим Духовным Учителем" Его Божественной Милости А.Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады, октет 5, стихи 5-8, декабрь 1958].
Я выпрыгнул из автобуса и направился по улице. На этот раз знакомый запах горящего угля выступал в роли контраста, напоминая мне об исполненных блаженства днях проповеди на улицах. Нагнав группу Харинамы, я пропел мой любимый стих о санкиртане, уносящий прочь последние колебания:
каабе джибе дойа, хоибе удойа,
ниджа сукха бхули судина хрдойа
бхакативинода, корийа бинойа,
шри аджна тахала корибе прачар
"Когда же проснётся сострадание ко всем падшим душам, и когда же этот Бхактивинода, забыв о собственном счастье, со смирением в сердце отправится проповедовать святые наставления Шри Чайтаньи Махапрабху?" [Бхактивинода Тхакура, Шаранагати, ""Кабе Ха`бе Боло", стих 8]
Несмотря на мой вернувшийся энтузиазм, я не нашёл значительного изменения в отсутствии интереса людей к нашей группе Харинамы, пока мы прокладывали путь по улицам. Я беспокоился, придёт ли вечером даже небольшая группа людей. Для нас был важным приход достаточного количества публики, поскольку этот фестиваль был эксперименталь-ным и выпадал из нашей традиции проведения больших публичных программ. Хоть мы и хотели сконцентрироваться на небольшой аудитории, затея будет тщетной, если вообще никто не придёт.
Утром мне удалось успешно справиться с собственными сомнениями, но теперь я испытывал тревогу, сработает ли наша новая проповедническая стратегия. По дороге назад я выразил